NeoSonus

«Вот только если к вам в дверь постучалась жизнь и вы ей открыли, с ней вместе может войти множество непредсказуемых вещей»


Чашка бодрящего эспрессо, две недели писательского голода и вот результат – поздняя электричка, шум, разговоры, смех, а я, устроившись в самом углу вагона у окна, пристроив на колени библиотечную книжку, лихорадочно пишу на каком-то клочке бумаге. Я не могу не писать.
Сколько прошло времени с моего объявления о закрытии журнала? Три дня? Отличччно. Меня хватило на целых три дня.
На самом деле, я была честна. Я написала то, во что верила, писала так, как чувствовала. То, к чему пришла после недели раздумий, мое решение не было импульсивным или надуманным. Я искала выход и в тот момент нашла только такой. И да, опять пишу… Сейчас под мерное раскачивание вагона, скрип и хрип электрички (никакого «ритмичного постукивания колес поезда» О нет! Это больше похоже на предсмертные хрипы жертвы серийного убийцы) Здесь и сейчас я пишу так жадно, словно это какая-то жизненная необходимость. Как есть, пить и дышать.

Итак. Закрытие. Что это было? Вернем этому жж его первоначальную функцию – рефлексии, способа понять саму себя.( Collapse )

"Любовь к другому всегда оборачивается любовью к себе самой"

На самом деле, я человек адекватный. Во всяком случае, я в это искренне верю. И, тем не менее, порой я могу совершать совсем уж странные поступки. Что это? Оговорки/промашки по Фрейду? Лишнее подтверждение стереотипа о глупых блондинках? Временное отключение мозга? (а такое бывает вообще? Когда не думаешь, а делаешь?) Мне хочется провалиться сквозь землю, когда я, потеряв равновесие на лестнице, пытаюсь ухватиться хоть за что-то, дабы не упасть, а этим чем-то оказывается задница молодого человека, идущего передо мной.  Или когда я пишу письмо подруге, где в красках и лицах описываю проблемы в личной жизни, а потом нечаянно отправляю его коллеге. Когда я не успеваю залезть в отъезжающий автобус, и, не задумываясь даже на долю секунды, забрасываю внутрь пакет, который крепко держу в руках. Автобус закрывает двери, едет несколько метров со мной на прицепе, потом останавливается и впускает. Занавес. А сколько было опечаток, оговорок и подобного?? Чудовищно много... И вроде бы я уже смирилась с этой своей особенностью, и могу посмеяться над собой, рассказать друзьям при встрече очередную историю своих приключений. Но когда это случается в очередной раз, готова умереть со стыда. Как сегодня. И как жаль, что я не умею краснеть. Иначе ходила бы сейчас на работу насыщенно красного цвета. Как помидор. С красивым таким бордовым оттенком.
( Collapse )

Когда началась Вторая Мировая война, весь мир раскололся надвое. Два лагеря, два противника, две несокрушимые силы. Великая Отечественная война, которая коснулась каждой семьи (и моей в том числе), все эти сотни книг, что я читала, десятки сотен фильмов, картин, все эти музеи и выставки. Уроки в школе, классные часы, патриотические праздники, митинги – все это вместе прочно и основательно закрепило мою позицию. Я смотрю на эту войну со своей стороны. И как бы я не пыталась абстрагироваться, какое бы там историческое образование я не получила, насколько бы сильно я не старалась быть объективной – я не могу по настоящему увидеть войну с той, чужой стороны. Поэтому каждый раз, когда благодаря книгам я оказываюсь по ту сторону (Бернгард Келлерман, Фридрих Кельнер или Генрих Бёлль), я переживаю самые противоречивые чувства. Я открываю человечность в тех, кто после всех этих страшных книг и фильмов, представлялся зверем. Я смотрю в глаза и заглядываю в душу тем, кто жил в Германии Второй Мировой войны, кто голосовал за НСДАП, кто шел воевать под знаменами Гитлера, кто убивал. Генрих Бёлль не оправдывает и не ждет сочувствия, не просит жалости или снисхождения. Он «просто» описывает, как было там, на другой стороне. И может быть, он единственный кто откровенно и честно рассказывает о страхе и ужасе немецкого солдата в мясорубке Второй Мировой войны.( Collapse )