Я помню в детстве, в том детстве, когда еще был Советский Союз и потом пришла перестройка – эти кадры – холокоста, концлагерей, ужасы войны, взрывы, смерть – в обязательном порядке показывали по телевизору 9 мая. А я, увидев тогда только какие-то обрывки (да, я даже ни одного фильма о войне не посмотрела с начала до конца), была настолько шокирована, настолько меня это потрясло, что с детства у меня срабатывал какой-то защитный механизм. Я просто не могла видеть это. И появилось это - я «не люблю фильмы о войне», я «не люблю 9 мая», я не люблю ходить на демонстрации в этот день, и самое тяжелое для меня – эта долгая минута молчания. Я относилась к этим событиям и ко всему, что напоминало мне о войне, так как относятся к старости – не хотят признавать. Отворачиваются, избегают встретиться взглядом. Стараются как можно скорее забыть. Нет, я много знаю об этой войне. Я учила в школе все эти даты, битвы и цифры. Я училась в университете и старательно готовилась к семинарам по холокосту, и тылу в годы войны. Я хотела знать больше, и просто так брала книги в Пушкинке по II Мировой, читала документы, свидетельства. Я стала преподавать в школе, включая на уроках военную хронику, рассказывая детям подвиги советских солдат, пытаясь донести те масштабы потерь, работу концлагерей, последствия которые им сейчас трудно представить. И потом я много читала об этой войне…. Но. Только сейчас я, наконец, поняла – что это такое. Эта война. Мне потребовалось все это время, все те книги, которые я читала до этого, все фильмы, все уроки, которые на которых я училась и учила, и эта одна книга - чтобы понять, наконец – что это. Мне потребовалось так много времени… и всего одна эта книга… и я не знаю, может быть, все те усилия, все остальные книги, фильмы, учебники, фотографии – все они стоят одного – стоят вот этого романа-документа. И насколько должно быть зашорино сознание, чтобы вот так долго это доходило. Когда разумом понимаешь все. А сердцем, душой открещиваешься – потому что слишком страшно, слишком ужасно. Потому что настолько страшны те зверства, уничтожение людей, та последняя ступень скотства, чудовищности (не могу я подобрать точных слов) – что ты просто не в состоянии постичь ее. Не способен смотреть в глаза всему этому.
И сейчас я чувствую себя так, как чувствует человек, с которого сняли защитную оболочку – и вся та боль, все те страдания и потери стали уже не чужими, абстрактными – то, что было когда-то, а стали реальными – то, что могло быть со мной.
И мне трудно писать об этой книге. Меня потрясло все то, о чем пишет Кузнецов. Пока я читала, и до меня постепенно доходило это осознание, мне казалось, что когда я сяду за компьютер я буду говорить очень много и долго. Меня переполняло от эмоций. Эта книга испещрена моими вечными галочками, вопросами, подчеркиваниями пометками и мыслями которые прямо тут на полях, я торопливо записывала карандашом… но сейчас. Закрыв эту книгу, у меня нет сил, чтобы рассказать о ней. Я могу только сказать одно – эта единственная книга, которая вызвала у меня стыд за свою историю (потому что забыли), книга, которая рассказала о смерти и жизни так, как никто другой, которая не просто несет какие-то эмоции. Эта книга, которая донесла до меня суть войны. И мне плевать, что мои слова сейчас кажутся банальными, высокопарными или избитыми. Есть книги, которые – нет, не переворачивают твою жизнь, - меняют самого тебя. Настолько, насколько ты сам к этому готов.